В этом триптихе свет становится главным рассказчиком. Как у Куинджи, он не описывает реальность, а изменяет её, превращая лесную поляну в пространство откровения.
На переднем плане - мир знакомый и земной, но вдали, среди облаков и фантазийных животных, открывается мир внутренний: территория памяти, снов и детской свободы.
Это не только просто пейзаж, это момент перехода из материального в воображаемое, из взрослости в детскую игру. Свет здесь не физическое явление, а импульс творчества, соединяющий реальность и фантазию.